Первая седая прядь у меня появилась в 7ом классе. Тогда это было воспринято как «надо же, как интересно волосы выгорели» В 8ом классе стало понятно, что не выгорели. В 9ом я начала красить волосы. Сначала хной, потом стали доступны краски. С масс маркет и «мама покрась меня» переходила на салонные услуги. За 25 лет моей «красочной» жизни я успела побывать блондинкой, брюнеткой, разнооттеночно-рыжей. Успела забыть, какого цвета мои волосы на самом деле. Закрашивать отрастающие корни нужно было раз в три недели. После процедуры окрашивания неделю голова чесалась (реакция кожи на краску) Вот так, на протяжении многих лет, неделю чесалась, две недели «ходила красивой», а потом снова подкрашивала корни.
В 2018 году я открыла для себя Наталью Качуру. Попала на её курс. Очень крутой. Нет, курс не перевернул моё сознание в один момент. Я после курса пошла и как обычно покрасила волосы. Но всё услышанное впитала. По скорости реакции я — тормоз. Перемены во мне созревают медленно. Медленно я отказывалась от моих «не моих» вещей. Читала страницы Натальи в соцсетях, обращая особое внимание на её коллажи, сравнивающие женщин с покраской и своим цветом. Медленно вызревала моя решимость больше не красить волосы. Спустя 26 месяцев после последнего окрашивания на кончиках волос ещё сохраняется неродной цвет.
Конечно, приходилось выдерживать напор социума. «Надо красить» — говорили парикмахеры. «Надо красить» — говорила сестра, — «Ты же сразу себе возраст добавляешь!» «Может всё-таки покрасить?» — предлагала мама. И даже было: «Покрасьте корни. Это не эстетично» — так однажды написали мне в комментариях под постом. Однако моей решимости это не убавляло.
Мне нравится результат. Это удобно. Мне нравится, что больше не нужно подкрашивать корни и терпеть кожный зуд. Мне нравится быть собой.
Второй устойчивый эффект после Качуры – минималистичный гардероб. Зайдя в магазин, обычно выхожу с пустыми руками. Потому что: «Это не мой цвет, это не мой размер, это не мой фасон, а это не для моего архетипа» Зато, то, что подойдёт по всем параметрам, автоматически сочетается с остальными моими вещами, носится долго и радует. Наталья, спасибо.
Игровым площадкам моего детства я бы дала название «остаться в живых» Балансиры переворачивались, качели делали «солнышко» Карусель с сильным креном на бок крутилась с бешенной скоростью. Её недостаток был в отсутствии поручней. Всё, что не монолитный диск, не выдержало интенсивной эксплуатации и отломилось. Из ограждения по периметру осталось два штыря, за которые можно было сильно-сильно раскрутить. Задача — удержаться на диске – не из лёгких. Точнее, практически невыполни
«А давай не будем папе говорить, что я тебе игрушку купила, а то папа сердиться будет. Скажем, что бабушка подарила»
В книге «Секреты спокойствия Ленивой мамы» я писала о наследуемых практиках — это какие-то формы поведения, которые по разным, очевидным и неочевидным, каналам передаются следующим поколениям.
Раз уж подняла вчера тему крайностей, продолжу. Есть у меня гипотеза, что в масштабе всего социума крайности – это хорошо. Хорошо, когда есть люди, которые берут на себя миссию проявлять крайность. Потому что это помогает остальным искать себя. Мы не можем найти середину отрезка, не видя его концов.
Пишут: «Детей надо хвалить» А потом пишут: «Не подсаживайте ребёнка на похвалу»
Ещё в 90-е годы в пособии для пед.ВУЗов «Возрастная педагогика» Август Соломонович Белкин описывал педагогический приём «Погашение потребности» Идея такая, что вместо того, чтобы запрещать что-то ребёнку, мы даём ему это в избытке. Хорошее пособие всегда примеры из жизни содержит. Вот и там был пример про мальчика, который всегда с истериками выпрашивал леденцового петуха. В один прекрасный момент ребёнку купили столько леденцов, что он обожрался и больше в их сторону даже смотреть не мог.